Малевич про поезію

Ліричний відступ:
Я НЕНАВИДЖУ (а насправді я ненавиджу дуже мало речей у цьому світі), так от, мене бісить, коли люди, котрі не у темі, починають обсирати Малевича і розповідати, що намалювати чорний квадрат вони також вмільці на обидві руки. Намалювати, товариші авіатори, – так. А обгрунтувати???
Історія та теорія мистецтв – це захопливий роман Реальності і Музи тривалістю у тисячі років. У ньому злети і падіння, інцести та евтаназії. Нічого не стається просто так.

Той самий супрематизм не із пальця висмоктаний, його появі передувала дитяча хода дадаїзму з примітивізмом, тому вона довгоочікувана і поряд із тим несподівана.
Пояснити теорію Малевича коротко (якщо комусь це потрібно) можна графіком. Припустимо, в певній точці 0 на зародилося Мистецтво. З тієї точки вийшли два вектори, спрямовані у протилежно різні сторони – у площини + і -. Про один вектор ми знали все своє свідоме життя – це +, те, що ми і називали Мистецтвом – вектор "предметного", зображального, відтворюваного мистецтва. Інший – а це просто і геніально до отупіння – вектор безпредметного мистецтва, "космічного", чистого, яке також існувало поряд, просто ми його вперто не помічали. Доки Малевич не ткнув носом у свій Чорний квадрат.

У своїх теоретичних працях Малевич торкається не лише царини образотворчого мист-ва, а також літератури, кінематографа і т.п.
Про поезію він говорить я б сказала "поетично", тому подаю цілий уривок зі статті, надрукованої у 1 номері "Изобразительного искусства" за 1919р.:
"Поэту присущи ритм и темп и для него нет грамматики, нет слов, ибо поэту говорят, что мысль изречения — есть ложь, но я бы сказал, что мысли еще присущи слова, а есть еще нечто, что потоньше мысли и легче и гибче. Вот это изречь уже не только что ложно, но даже совсем передать словами нельзя.
Это «нечто» каждый поэт и цветописец-музыкант чувствует и стремится выразить, но когда соберется выражать, то из этого тонкого, легкого, гибкого — получается «она, «любовь», «Венера», «Аполлон», «Наяды» и т.д. Не пух, а уже тяжеловесный матрац со всеми его особенностями.
Ритм поэты чувствуют, но силу его, силу своего настоящего употребляют как спаивающее средство. Себя обкладывают предметами, подчищая их, подтачивая или просто подбирая друг к другу, и спаивают, связывают ритмом.
Самое подбирание и составление форм в темпе и ритме есть характерность, отделяющая поэта от поэта.
Сходство их в пользовании одними и теми же вещами и песни о «ней» в постановке есть мастерство. Пушкин достиг большого мастерства, может быть, и многие другие достигали и достигают молодые поэты.
Но мастерство как таковое — грубое, ремесленное даже в том случае, когда говорят о художественности и еще вплетают «красота», а если хотят еще тоньше выразить, говорят «одна поэзия».
Поэт есть особа, которая не знает себе подобной, не знает мастерства или не знает, как повернется его Бог. Он сам внутри себя, какая буря возникает и исчезает, какого ритма и темпа она будет. Разве может в минуты, когда великий пожар возникает в нем, думать о шлифовании, оттачивании и описании.
Он сам как форма есть средство, его рот, его горло — средство, через которое будет говорить Дьявол или Бог. Т. е. он, поэт, которого никогда нельзя видеть, ибо он, поэт, закован формой, тем видом, что мы называем человеком.
Человек-форма такой же знак, как нота, буква, и только. Он ударяет внутри себя, и каждый удар летит в мир.
Поэт слушает только свои удары и новыми словообразованиями говорит миру, эти слова никогда не понять разуму, ибо они не его, это слова поэзии поэта.
И когда разум выявил их в понятие, они реальны и служат единицею мира. Будучи непонятым, но действительно реальным."

На думку Малевича поезія, позбавлена нагрмаджень і багажу костурбатих слів
має звучати так:

"Улэ Эле Лэл Ли Оне Кон Си Ан
Онон Кори Ри Коасамби Моена Леж
Сабно Оратр Тулож Коалиби Блесторе
Тиро Орене Алиж.
Вот в чем исчерпал свое высокое действо поэт, и эти слова нельзя набрать, и никто не сможет подражать ему."
(з того самого джерела)
 

Ліричний відступ №2: цікаво, що сказав би пан Казимир про текст пісні "опа-опа-опа-па" ;)